«Набираем людей, как в отряд космонавтов»: Глава МВД РТ о «Казанском феномене», полицейских-антихакерах и доверии населения

«НАБИРАЕМ ЛЮДЕЙ, КАК В ОТРЯД КОСМОНАВТОВ»

Добрый день, Артем Валерьевич. Хотел бы поздравить вас с прошедшим профессиональным праздником, надеюсь, он прошел в хорошей атмосфере. Поговорим о буднях. Последние несколько лет неоднократно сообщалось о сокращении штата МВД. Только в 2018 году служба ГИБДД ГАИ была сокращена на 10 тыс. человек. Ощущается ли сегодня нехватка личного состава в подразделениях?

Сколько лет я работаю, столько в МВД ощущается нехватка личного состава – и когда она была милицией, и когда стала полицией. На этот счет есть масса исследований и были даже нормативы. В 1993 году при Борисе Ельцине нормативы разных служб были установлены указом Президента России. На тот момент мы финансировались за счет федерального, республиканского и муниципального бюджетов. Тогда ни одна служба не соответствовала нормативу 1993 года.

После перевода формата из милиции в полицию мы финансируемся только за счет федерального бюджета. Опять были проведены соответствующие исследования, есть норматив, установленный приказом министра по всем службам. Мы постоянно находимся в формате преобразований, то от нас кого-то отсоединяют, то кого-то присоединяют.

Простой пример – миграционная служба, которая ранее была Паспортным управлением, уходила в самостоятельное плавание, получила дополнительные функции в виде трудовой миграции и вернулась обратно. И в момент возвращения претерпела 30-процентное сокращение.

В то же время нагрузка по их линии постоянно растет, увеличиваются миграционные потоки, нужно больше ставить на миграционный учет, оформлять разрешение на временное проживание, вид на жительство. Все эти документы серьезного плана нагрузки на нас и органы ФСБ. Многие из процедур относят к госуслугам, к ним, понятно, особое внимание, плюс увеличивается поток оформления загранпаспортов. К тому же вышли новые указы Президента России по упрощенному приему граждан из отдельных регионов и областей Украины, то есть нагрузка серьезная.

Последнее сокращение этого года – было сокращено 4 тыс. сотрудников ГИБДД по России. С одной стороны, есть видеофиксация, технологии, которые мы развиваем одни из первых в республике. На сегодня свыше 1,1 тыс. устройств стоит на дорогах, мы эту работу не прекращаем и за счет федерального бюджета, и за счет республиканского. Это один из факторов того, что на дорогах серьезно уменьшился травматизм, в том числе из-за развития видеофиксации.

Но пьяного за рулем и видеофиксация не остановит, поэтому все процессы нас мобилизуют на поиск более эффективных способов работы, грамотного распределения личного состава. Но нагрузка все равно очень большая.

Как влияет на качество работы то, что теперь нагрузка на сотрудника увеличивается в полтора-два раза?

Есть, к примеру, хороший работник, который может делать не 100, а 150 деталей. Но он не сможет сделать 300 деталей. Или вместо 8 часов ему придется работать 12 – 16. Через пару месяцев такого режима работы он уйдет с производства. С такими проблемами сталкиваемся и мы, не буду скрывать.

Много ли желающих поступить на работу в полицию? Много ли у вас вакансий и где самая большая текучка?

Желающих всегда много. Запросы и до полицейского формата на входе были очень высокими, в том числе по здоровью и психическому состоянию, отсутствию алкогольной и наркотической зависимостей, судимостей и других. С переходом в полицейский вариант их ужесточили, поэтому сейчас, с точки зрения новых требований, мы набираем скорее отряд космонавтов.

Первая проблема с комплектованием личного состава связана с высокими требованиями, вторая – это демографическая яма 1990-х годов, и третья – большая нагрузка. У нас работа опасная и ответственная, поэтому работать остаются люди особого склада характера.

Финансово как?

Мы не относимся к самым высокооплачиваемым профессиям. Да, нас поддержали несколько лет назад, но пока, в силу сложной экономической ситуации в стране, мы остаемся на среднем уровне. Конечно, в плане оснащенности у нас все хорошо, но зарплат и социальных льгот хотелось бы получше.

Каких сотрудников вы бы хотели видеть у себя на работе?

В первую очередь профессиональных юристов и людей, для которых работа следователя не просто романтика Жеглова и Шарапова. Ведь кроме романтики здесь есть тяжелые будни и опасная работа. Мы сталкиваемся не с самыми приятными слоями и представителями общества. И порой это влечет профессиональные проблемы, в том числе психологические.

Я длительное время работал по наркотикам, а когда с наркоманами общаешься, то начинаешь постепенно рассуждать их категориями. Потому что один из методов работы представляет собой внедрение в группировку действующих сотрудников. Тебе нужно выдать себя за наркомана или за сбытчика, общаться в этом кругу, учиться сленгу, и тебя начинает затягивать музыка и их юмор.

Когда у меня была молодая семья, то за столом я пытался рассказывать те анекдоты, которые в нашей среде считаются смешными. Один анекдот расскажешь – народ не смеется, второй, а потом супруга мне сказала, чтобы я с ними завязывал.

«НА УЛИЦАХ СТАЛО СПОКОЙНЕЕ, НО ПРЕСТУПНОСТЬ НЕ ИСЧЕЗЛА»

Давайте поговорим об уровне преступности. Каков он сегодня в Татарстане по сравнению с аналогичным периодом прошлого года?

Я принимаю отчеты по обстановке в Татарстане, так называемые дежурства, и смотрю данные на эту же дату в 1990-е годы. Тогда раз в два дня было минимум два убийства с применением огнестрельного оружия, раз в десять дней криминальный взрыв. В этом году убийств с применением огнестрельного оружия не было, в прошлом году Ринат Раимджанов застрелил в центре Казани двоих человек и еще застрелили обнальщика. В этом году в Лениногорске была попытка взрыва с применением гранаты, но обе стороны были из Ростова.

По сравнению с 1990-м годом минимум в полтора-два раза стало меньше преступлений, даже по отдельным категориям. Тогда было порядка 500 убийств, на сегодняшний день за 10 месяцев их не больше 200. Было около 4 тыс. грабежей, сейчас их 400. Квартирных краж было 10 тысяч, сейчас их 300 – 400. Конечно, отдельные серьезные преступления бывают, никуда от этого не денешься. В сравнении с 1990-ми годами стало намного спокойнее, но преступность никуда не делась.

Согласно статистике, мы занимаем 32-е место по уровню преступности в России, год назад занимали примерно 20-е место. Татарстан всегда отличался спокойной обстановкой из-за экономических и социальных факторов.

Мы фиксируем уже два года рост преступности. Сейчас на общую статистику влияют преступления, связанные с мошенничеством и кражами с кредитных карт. Также наблюдается рост по наркотикам, который связан не с ухудшением наркообстановки, а с позицией Генеральной прокуратуры в части возбуждения уголовных дел по сбыту и факту изъятия наркотиков и административных правонарушений, связанных с употреблением.

Если человек у себя хранит два грамма или употребил, значит, он где-то их приобрел и, получается, был сбыт, по которому должно быть возбуждено дело. Все эти дела бесперспективные и пустые. Сегодня есть распоряжение Президента РФ снять с нас эту лишнюю работу. Процентов 30 роста дают преступления по наркотикам, остальное – кражи с банковских карт и мошенничества, совершенные с помощью интернет-технологий. Например, создание зеркальных сайтов, обман при продаже через интернет.

Соцсети взбудоражила новость, что пенсионеров обманывали с установками газовых счетчиков и им приходилось платить в десять раз больше, хотя человек сам подписал договор. Такие факты являются мошенничеством?

Наша позиция, что такие случаи являются мошенничеством. Есть государственная программа, которая определяет, сколько должна стоить услуга. Специально организованная группа приходила, уговаривала человека за совсем другие деньги. В момент, когда один разговаривает с пенсионером по поводу контракта и цену предлагает в пять раз больше, а второй в это время шарит по шкафам и забирает последние накопления. Это однозначно преступники.

Есть схожие виды мошенничества, когда предлагают снять порчу. Мы называем их «социальные мошенники», этим промышляют представители цыганских диаспор, причем не проживающих на территории Татарстана. И такой вид преступлений в общей структуре минимален. Если случаев мошенничества порядка 6 тыс., то так называемых социальных мы фиксируем не более 200. Проблем они не создают, и в большей степени с ними мы научились бороться, у нас дороги под видеонаблюдением, и в городах развиты технологии, а преступники оставляют отпечатки пальцев и ДНК.

Тяжелее бороться с обезличенным мошенничеством, которое совершается через интернет, когда через сайт быстро расходятся деньги, их тяжело перехватить и найти того, кто за этим сайтом стоял.

Я неоднократно сталкивался и знакомые у меня говорили, что эти мошенники владеют формами гипноза, а человек потом сам удивляется, как он смог отдать такую большую сумму денег. Это так?

В целом в последние годы преступность уходит в интернет, и в связи с этим стало меньше грабежей и квартирных краж. Теперь преступникам не нужно подвергать себя опасности, не нужно больше залезать в квартиру, где можно наткнуться на сигнализацию, проще сесть за компьютер и быть анонимом.

Мы делаем социальные ролики о том, что владельцам банковских карт могут поступать звонки, и ни в коем случае не выдавайте данные карт. Причем если раньше на это велись люди пожилого возраста, то сейчас и молодежь попадается на эти уловки, и даже работники банковской сферы. Это действительно серьезная тема, и ей мы уделяем внимание не первый год. У нас созданы неформальные подразделения, большинство из этих преступников мы вылавливаем, но надо понимать, что таким способом преступник за неделю может совершить большое количество преступлений.

ЦИФРОВОЙ ПРАВОПОРЯДОК: АНТИХАКЕРЫ В МВД, РАСПОЗНАВАНИЕ ЛИЦ И НЕСОВЕРШЕНСТВО ТЕХНОЛОГИЙ

Пятого ноября Колокольцев принял решение создать подразделение, которое будет бороться с преступлениями в сфере ИТ-технологий.

Да, это была вторая коллегия на эту тему, и неформально такое подразделение мы уже создали, оно уже несколько лет существует. И многие наши подразделения направлены в эту сторону, а самое главное, что тот разговор, который у нас состоялся 5 ноября, он был с участием Роскомнадзора, банковского сектора. И сегодня есть понимание, что теми старыми способами мы адекватно бороться не сможем.

С анонимностью нужно что-то решать на федеральном уровне, с возможностью сотовых телефонов совершать анонимные звонки. Поэтому решения там приняты достаточно правильные, только в рамках республики с этой темой не побороться и должны быть жесткие федеральные решения в части связи, интернета и банковской сферы.

У вас есть универсальный способ, как бороться?

Рецепт – не вестись на эти разговоры. Их нужно прекратить, а если есть возможность, нужно записать голос. Это позволит нам не только распознать преступника, но и получить доказательства. Лучше сворачивать разговоры и позвонить в банк самому.

А хакеры – вы будете бороться с ними?

С ними будет бороться новое подразделение, так называемый отдел «К». Там у нас работают специалисты высокого уровня. И это не просто сектор, а со своей спецификой.

Скажите, а крутые антихакеры у вас есть?

Конечно, у нас есть соответствующие службы, и удается пресекать преступления как на уровне республики, так и на федеральном уровне.

Я тут наблюдаю, как в Китае идет повальная установка видеокамер с функцией распознавания лиц. На каком уровне у нас находится эта система, насколько она вам помогает и внедрена в вашу работу?

Системой видеонаблюдения мы начали заниматься одними из первых, первые шаги были в 2004 – 2005 годах, когда было 1000-летие Казани. Тогда мы впервые сделали сеть видеонаблюдения по городу Казани, на базе УВД Казани был сделан центр управления, и тогда Россия обкатала систему идентификации. Если система видеонаблюдения стала развиваться дальше, то система идентификации пока застопорилась.

В связи с тем, что есть определенные организационные сложности, эта система выдает вероятностный список, если контролировать поток людей на входе в банк, ночной клуб или предприятие, человека достаточно просто идентифицировать, на сегодняшний день у нас такая технология есть в аэропорту.

Вариант другой: есть большая площадь, на которой что-то происходит, мы не хотим, чтобы внутри были потенциально опасные преступники, список которых у нас есть в системе. Она работает со списком нежелательных людей и с очень большим списком тех, кто находится на площади. И порой система действительно четко идентифицирует человека, но в момент, когда происходит окончательная идентификация, он уже может сбежать. То есть мы примерно знаем, что он в этом секторе, а где именно он там? Не оператор же его будет задерживать, нужно же чтобы подошли соответствующие силы, есть в этом плане вопросы.

Что это – несовершенство технологий?

И несовершенство технологий, и организационные вопросы, я не зря сделал на этом упор. Это пытался внедрить в Альметьевске нынешний министр цифровизации Айрат Хайруллин. Позитивные элементы есть, но сказать, что система уже готова, нельзя. И в МВД России нет ни одной системы, которая бы занималась идентификацией.

А Москва, они вот недавно инициировали что-то подобное?

Всё на стадии декларации, на стадии опытной эксплуатации. А сказать, что систему взяли и она работает, – нет. Мы думаем, что система развития видеонаблюдения позволяет нам быстрее раскрывать преступления и однозначно иметь доказательную базу. И мы, и Россия в целом отказались от постоянного мониторинга видеокамер, потому что опытным путем определено, что через два часа оператор не видит очевидных вещей, когда перед ним много видеокамер.

От этого всего мы стали отходить, к тому же для этого нужно большое количество персонала. Мы пошли по пути максимального покрытия городов и федеральных трасс, для того чтобы потом можно было отмотать. И на сегодняшний день республика имеет порядка 4 тыс. камер, бюджет эти камеры оплачивает, и никуда от этого не деться.

Также установлено порядка 18 тыс. камер по домам, подъездам, дворам. Гражданину всегда спокойнее, если у него установлена камера при входе в подъезд, где он всегда может отследить, кто пришел, а кто вышел. Понятно, что каждый сам себе такую камеру поставить не может, но «в складчину» крупный дом это себе позволить может. В итоге мы получаем возможность следить за безопасностью. И мы сталкиваемся с тем, что особо продвинутые граждане приходили к нам с заявлением и прикрепляли к нему видео, как преступники совершали кражу.

Это нормальное участие граждан в безопасности и раскрытии преступлений. На сегодня только официальными камерами мы раскрываем несколько тысяч преступлений. Сюда не берутся в учет камеры, которые не стоят на балансе у государства. Как только что-то серьезное происходит, первое, что делают сотрудники уголовного розыска, – смотрят, где были камеры.

Я тоже недавно столкнулся: у нас срезали деревья, мы тут же побежали камеры искать.

То же самое с республиканскими трассами, мы заканчиваем их покрытие датчиками. Функция контроля движения, штрафования – это одна сторона. Вторая сторона – эти устройства мы используем для возможности контроля и поиска преступников, начиная с тривиального угона и заканчивая чем-то серьезным в виде разбоя и убийств. Если где-то засветились какие-то машины, мы с помощью этих датчиков отслеживаем, куда они могли деться.

На сегодня есть серьезная аналитика, наработки – мы их используем, и серьезные преступления мы раскрывали. Несколько лет назад мы взяли группу, которая приезжала из Чистополя на BMW X5, подрывали банкоматы с помощью газа и уезжали. Мало того что меняли номера, они перекрашивали машины из одного цвета в другой. Система позволила нам по другим параметрам вычислить машину, и преступники были задержаны.

Я почему Китай вспомнил: там уже придумали уловки против идентификации лиц: свое лицо освещают – получается другое лицо. Настолько технологии вперед ушли. Или кино смотришь, как там антикризисный центр ЦРУ в Америке: вот преступник пошел туда, карта перед глазами. Это фантастика или это будет когда-нибудь реальностью?

Технологии очень бурно развиваются, но стоят серьезных денег. С другой стороны, я вам абсолютно точно могу сказать, что мы имеем очень серьезные технологии для раскрытия преступлений (о которых я вам сказать не могу), которых вы даже в кино не видели. Есть подразделение, которое этим занимается, это очень интересная работа.

«„КАЗАНСКИЙ ФЕНОМЕН“ СГИНУЛ ВМЕСТЕ С ЭКОНОМИКОЙ И СОЦИАЛКОЙ 1990-Х»

Это лучшая реклама. Я думаю, кто-то заинтересуется и талантливые ребята к вам придут. Давайте поговорим о другом. В последнее время предметом обсуждения в соцсетях и СМИ стало чуть ли не возвращение группировок и лихих 90-х. Буквально недавно произошла массовая драка на автостоянке. В Челнах вот эти события. Что это такое? Возвращение в 90-е? Как вы это анализируете?

Про возвращение говорить неправильно, потому что это явление имеет социальные и экономические корни. Сравнивать нашу республику 90-х годов и сейчас нельзя. С другой стороны, такое явление, как группировки, никуда не пропадало. В советские времена деревня на деревню ходили, двор на двор. В 90-е годы было острое проявление этого явления – группировки, которые пошли в экономику после развала Союза, с убийствами и взрывами. Когда Асгат Ахметович Сафаров возглавлял МВД, поднималось много преступлений 90-х годов, то есть мы отматывали с пониманием нынешней ситуации, что тогда происходило. Большинство процессов шло именно по серьезным преступлениям 90-х годов.

Сейчас мы сместили вектор, больше смотрим за нынешней ситуацией, но группировки никуда не делись. У нас есть очень серьезный соответствующий учет, мы эти явления видим.

Вы говорите, что в этом году были случаи даже с применением стрельбы. Во-первых, какая стрельба – это стрельба из охолощенного оружия и из травматов. Всего проявлений в этом году было четыре. Весной в Лаишево, потом в Азино и два проявления осенью этого года в Казани. Плюс то, что происходит в Челнах, но там подали информацию с другой стороны.

Мы несколько месяцев вместе с прокуратурой, ФСБ и Следственным комитетом занимались молодежным явлением – АУЕ. Называть их группировками – это громко. Молодежь из этого движения создала сайты в интернете. Мы туда пошли из любопытства, там сотни подписчиков было, но в каждой из групп реальных человек двадцать. Одни из них распались, по вторым были наши серьезные действия и решение городского суда о признании запрещенными.

Надо понимать, что в молодежной среде это некая мода, романтика. Многие в силу возраста не понимают, к чему это может привести. Это путь в никуда – в колонию, к алкоголизму, наркомании. Общество на это сегодня реагирует очень резко, это подогревают социальные сети. Не стану отнекиваться, эти проблемы есть, просто мы с ними постоянно работаем.

То есть это не такой страшный масштаб, который описывается?

Нет. Посмотрите, что было раньше. Сейчас три-четыре проявления за год в виде каких-то потасовок, причем в большинстве бытовые причины. Последнее – в Кировском районе не поделили небольшой бизнес.

Вы отслеживаете судьбу бывших группировщиков, которых посадили в нулевых. Они как раз отсидели 10 – 15 лет и сейчас выходят. Не будут ли эти лидеры являться организующим фактором, чтобы объединять молодые группировки?

Если вспомнить 80 – 90-е, то в Татарстане это явление было особое, отличавшееся от российского. Воровские понятия особенно не заходили, «воров в законе» не было, а ОПГ порой состояли из ранее не судимых, хотя они занимались очень серьезными преступлениями. Никогда тема АУЕ или воровских понятий у нас в криминальной среде не была в почете.

Кончились 90-е, появилась другая экономика и социальная сфера. Часть ОПГшников сгинули в междоусобных разборках и пополнили ряды на кладбищах, большая часть отправились в места лишения свободы, а часть стали хорошими экономистами, предпринимателями, отдельные – с депутатскими значками. Часть ушла в легальный бизнес, а часть старается вернуться к прежней жизни – начать деление асфальта и пытаются собирать деньги с предпринимателей, даже до школ доходят, мы с ними отдельно работаем. А часть начинает возвращаться, но в их сфере уже все поделено, поэтому возникают определенные конфликты.

Как боретесь?

Как только кто-то себя объявляет «положенцем», мы им начинаем заниматься до тех пор, пока он не отправится в места лишения свободы. То же самое по ворам, но по ним выделили отдельную статью Уголовного кодекса – 210.11. Посмотрите, проявление оренбургского вора Рашида Джамбульского было в Чистопольском районе, одно из первых в России дел возбуждено. Второй, единственный наш вор Сыч [Роман Сычев] уже сидит в изоляторе. Мы здесь им развернуться не даем и не дадим. Я понимаю острое восприятие населения и СМИ, никто не хочет, чтобы вернулись 90-е, и мы никому не дадим этого сделать.

«РАБОТАЕМ КАК ЧАСЫ»: О БЕЗОПАСНОСТИ НА ЧЕМПИОНАТАХ, В ШКОЛАХ И ЖЕСТКОЙ РАБОТЕ С ФАНАТАМИ-ОТМОРОЗКАМИ

Казань считается спортивной столицей России, и огромная нагрузка на вас ложится в плане поддержания порядка на массовых мероприятиях. Как у вас это организовано? Насколько вы справляетесь? Насколько эти новые технологии позволяют вам? На моей памяти не было, чтобы что-то случилось неприятного за время проведений последних соревнований.

Вы правы. Технология у нас отлажена, каждый знает свое место. Все мероприятия с позиции безопасности проходили на самом высоком уровне. У федерального центра очень большое доверие к нам. Если посмотреть, то ни на чемпионат по водным видам спорта, ни на WorldSkills к нам практически не направлялись дополнительные силы. Мы всё делали своим составом.

Расселять личный состав тяжело было?

На период подготовки и проведения мероприятий районы остаются «оголенными». Даже в этих условиях районы обстановку держат, а сотрудники из районов работают здесь. Высокий уровень доверия к нашим полицейским есть, и они не раз это демонстрировали. Мы не успели «отряхнуться» от WorldSkills, потом от выборов в Госсовет РТ шестого созыва – тут же саммит Россия – Африка в Сочи, у нас большой отряд забрали туда, и вот ребята только приехали. В этом плане авторитет наших полицейских очень хороший. Отдельные руководители у меня уже шутят: если какой-то год без крупных мероприятий, они говорят: «Что-то скучновато будет в этом году, товарищ министр». Вроде бы на следующий год первые Олимпийские игры СНГ, возможно, тоже нам придется организовывать.

Система отлажена. Она не раз показывала свою эффективность. Думаю, на нашей памяти вряд ли будет еще один чемпионат мира по футболу. Это было высшей точкой. Хорошее ощущение, когда все работает как часы.

И дирижабли, и видеокамеры. А заранее зачищали, за 101-й километр не вывозили?

Таких методов уже нет. Мы проводили профилактические мероприятия. Надо понимать, что это не только заслуга полиции. Общий государственный фон в республике такой, все системы работают так, чтобы мероприятие прошло максимально комфортно и удобно. Рустам Нургалиевич не раз говорил: любое мероприятие — безопасность на первом месте, потому что он понимает, что одно ЧП, сорвавшее какое-нибудь мероприятие, и о следующем можно забыть. И неважно, спортивный это чемпионат или международный инвестиционный форум. Мы это тоже прекрасно понимаем. Кроме того, от текущей безопасности также зависит экономика. Если на улицах не будет безопасно, сюда никто не поедет.

Самое экстремальное, наверное, — это приезд болельщиков, футбольных фанатов. Любой матч «Спартака», ЦСКА или других одиозных команд воспринимается как ЧП. Или уже нет? Вы научились с ними бороться? А еще наши фанаты есть. Безопасность на стадионах — это ваша ответственность?

Если брать сегодняшний норматив, то все, что внутри стадиона, — это зона ответственности организатора соревнований. Там мы не должны даже работать. Мы должны оказывать содействие в охране общественного порядка вокруг стадиона и при проведении досмотра. Повторю — только содействие. Но между нормативами, которые прописаны по европейской системе, и реалиями есть серьезная разница. Понятно, что мы придем к этому. Уже есть стюарды, профессиональные стадионы, система безопасности. На «Ак Барс Банк Арене» есть камеры высокого разрешения с распознаванием, поэтому мы можем идентифицировать любого хулигана, который что-то себе позволит.

Нас по матчу «Спартака» в Челнах пытались поругать, что были какие-то клетки. Во-первых, не клетки, а ограждение фанатских секторов. Это требование Российского футбольного союза, это не наше ноу-хау. В Самаре этого не было, не было ограждений между фанатскими секторами и болельщиками. В силу давних конфликтных ситуаций между нашими болельщиками, хотя наши далеко не самые одиозные, и самарскими. Наши внутренними секторами прорвались, устроили драку. В числе прочих там участвовал даже сотрудник по взаимодействию с болельщиками клуба «Рубин». Он был арестован, а судом ему будет вынесен запрет на посещение футбольных матчей.

Вы не считаете, что в таких ситуациях жесткость излишняя?

Нет, не считаем, что она излишняя. Я сам футбольный болельщик, вы это прекрасно знаете. Но надо разделять любовь к футболу как к зрелищу и попытки устроить драку. Мы знаем, что они заранее договариваются о том, чтобы подраться, пойти стенка на стенку. Это явление, подобное молодежным группировкам, но у тех модна тема АУЕ, а у этих — футбол.

Дурную энергию нужно направлять.

С ними вариант один — надо работать достаточно жестко с нашей стороны. Спартаковские болельщики шесть лет назад устроили тут шествие, но больше этого не делают, потому что мы с ними стали иначе работать. Они пытаются выйти на нас с просьбами: «Давайте вы не будете проверять нас так жестко».

Но вот был мировой футбол, когда в билете говорилось приходить за два-три часа до начала. Почему иностранцы приходят за два-три часа и спокойно проходят процедуру досмотра? Никаких очередей нет, нет никаких заборов, оград. Но вы ведь приходите пьяные за 15 минут до матча, большой толпой и с кучей запрещенных предметов, а потом жалуетесь, что первый тайм провели в очереди. Приходите за час в нормальном состоянии и без запрещенных предметов, тогда будете попадать на матч как положено.

Хотел бы затронуть тему безопасности в школах. На ваш взгляд, чья это зона ответственности? Самой школы или правоохранительных органов? Кто должен пропускать в школу, какие должны стоять там охранники? Все это является предметом обсуждения. Какое ваше видение?

Думаю, это еще долго будет обсуждаться, потому что готового решения нет. Мы можем пойти по пути Израиля, где школа охраняется по периметру госструктурами. Также дежурят родители, которых вооружают вплоть до оружия летального действия. Там школьные автобусы также ездят с сопровождением. Но правильный ли это путь? Понятно, что любая школьная охрана стоит денег. Способны ли в школе устраивать досмотр? И приведет ли это к чему-то?

Кто будет это делать? Посадить туда Росгвардию? Представляете, как ее надо будет увеличить. Поставить полицейского? На сегодня у нас нет таких полицейских, значит, надо создавать какой-то штат. Нанять частные охранные предприятия? Тогда школам надо выделить на это бюджет. Мы сегодня понимаем, что на охрану школ деньги собирают через родительские комитеты. Это за счет внебюджетных источников школы. Проблема есть, я согласен. Но надо внимательно подумать.

«ОСТРО РЕАГИРУЕМ НА “КРЫС” В СВОИХ РЯДАХ»: О ХРУПКОМ ДОВЕРИИ НАСЕЛЕНИЯ, ПРЕДВЗЯТОСТИ СМИ И ЭФФЕКТИВНОСТИ РАБОТЫ

Последняя тема, которую бы я хотел обсудить, — изменилось ли отношение людей к полиции? Вырос ли уровень доверия людей к полиции? Вы ведь мониторите эту ситуацию. Как менялся образ полицейского начиная с девяностых, нулевых и до сегодняшнего дня?

Высший уровень доверия к полиции — это когда гражданин полицейского вообще не видит и не знает. Он должен быть сам законопослушным по максимуму и не должен подвергаться нападениям. Это единственный вариант.

Уровень доверия — это тонкая материя, которая подвержена внешним факторам и событиям, которые не обязательно должны произойти в Татарстане. Случилось что-то в соседнем регионе, связанное с полицией, пресса это подхватывает, а потом это влияет на уровень доверия полиции в республике.

Мы сами очень остро реагируем на случаи, когда в наших рядах заводятся «крысы». Я это так называю. Это было всегда, мы никогда никого не укрывали. Как я сказал в начале разговора, уровень запроса общества к полицейским очень высок. Это естественно, любой хочет видеть в полицейском защитника, а не взяточника, крышевателя и т.д. Но какое общество, такая и полиция. Люди же продолжают жить в среде нашего общества, а не в каком-то отдельном месте для полицейских, где бы мы их держали как роботов. Они подвержены всем рискам, которые есть в обществе. Но мы на такие случаи остро реагируем и считаем, что этим людям не место в наших рядах. Это тоже может влиять на уровень доверия.

На него влияет и то, как мы выполняем свои функции. Если в силу ряда причин мы не можем выполнять свои функции (людей не хватает, есть сложности в кадровом наборе), это влияет. Надо понимать, что к полиции у населения советский подход. Например, просят сделать то, что уже не в нашем функционале. Нас неоднократно делили на разные структуры, какие-то полномочия и вовсе сняли. Есть федеральный закон о полиции, где четко написано, чем мы должны заниматься. Порой граждане этого не понимают, а потому обижаются.

Но, с другой стороны, то, что ежегодно поток заявлений к нам увеличивается, — это показатель уровня доверия. Если бы не верили, что мы можем что-то сделать, не обращались бы. Конечно, не всегда мы можем помочь, потому что иногда сам заявитель не прав.

А героизация? Когда вы раскрываете сложнейшее преступление. У вас много таких фактов.

Когда что-то случается в наших рядах, а информация даже не доказана, все СМИ пишут: «Ах какие плохие, как они могут!» и т.д. Когда что-то серьезное раскрыли — два-три сообщения, и всё затухло. Был кощунственный случай — изнасилование девочки в Дербышках. Преступление было раскрыто за считанные часы. Из серьезных преступлений в этом году практически нет. Не раскрыто одно серьезное убийство — это обнаружение трупа женщины трехмесячной давности на трассе. Ее до сих пор не опознали, а если бы это случилось, думаю, раскрыли бы. Разбоев не раскрыто всего шесть, в общем раскрываемость 96%. Грабежи раскрываем в 80 – 90%. Раньше для нас было счастьем раскрыть хотя бы 50% грабежей. Три из четырех квартирных краж раскрываются. Это все труд людей, доказательство, что система работает.

Доверие очень хрупкое, и я предпочитаю работать исходя из конкретной ситуации. Все серьезные преступления на моем личном контроле, с них идет отдельный спрос. Все остальное потом.

Спасибо за интервью!

https://sntat.ru/